Шаги, вроде бы тяжелее Чазовых, без остановки прогрохотали через гостиную в коридор. Джои затаила дыхание. «Черт, – подумала она, – я не смыла за собой. Если он заметит, все кончено».

Она перебросила нож в правую руку и проверила, хорошо ли он лежит. Шаги приблизились к ванной.

«Я выбрала самый идиотский на свете способ попасться, – мрачно подумала Джои. – Раз в жизни забыла спустить воду».

Когда работаешь бригадиром на ферме, жизнь намного проще. Если нужны деньги, просто вычитаешь их из жалованья рабочих. Они почти никогда и слова поперек не скажут, потому как боятся, что ты их сдашь службе иммиграции. Тогда вокруг своих особняков. Дворецкие, телохранители и все самое лучшее.

Тул вдруг подумал о Морин, старой леди в «Неземном поместье», такой одинокой, лежит и помирает бог его знает от какого ужасного рака. Чертовы медсестры ленятся даже поднять ее с койки и отнести в душ или отхожее место. «Морин поменялась бы местами с этими актрисками, не раздумывая, – решил Тул. – Она бы улыбалась, и махала бы фотографам, и была бы так благодарна богу, что больше не болеет».

Он выключил телевизор и потащился на кухню, опустошил холодильник и принялся наполнять его «Маунтин Дью». Вскоре доктор подошел к двери и спросил Тула, что это он, во имя господа всемогущего, тут делает.

– А по-твойму как? – отозвался Тул.

– Но ко мне должны прийти друзья! – Чарльз Перроне достал из коричневого пакета бутылку белого вина.

– Влазит, – успокоил Тул. Он протянул Чазу свою пульсирующую руку: – Слушь, глянь-ка, никакой заразы нет?

Чарльз Перроне отреагировал так, словно ему ткнули в лицо тарантулом. Он отпрянул и сказал:

– Я ведь уже говорил, парень. Я не такой доктор.

– А какой ты, етить, доктор? – Тул надвигался на него, схватив бутылку вина.

– Я биолог, а не медик, – ответил Чарльз Перроне. – Изучаю загрязнение воды. – Он скорчил гримасу, когда громила предъявил ему на экспертизу свои прокушенные кулаки.

– Одного парняги пасть, – сообщил Тул, – налетела прям на мой кулак. Как по-твойму, нет инфекции?

– У меня в рюкзаке бинты и мазь с антибиотиком. Сейчас принесу.

– Пасиб.

Тул расчищал в холодильнике место для вина и недоумевал, зачем это доктору по грязной воде занадобился телохранитель.

Чарльз Перроне сказал уже помягче:

– Понимаешь, ко мне тут скоро друг должен зайти.

– Рад за тебя, – пожал плечами Тул.

– Я имею в виду, может, ты оденешься, а?

Тул глянул вниз.

– Ну ваще-то мне и так удобно. Мож, я спать лягу.

– Спасибо, – сказал доктор. – Огромное спасибо.

Чаз зашел в ванную, закрыл дверь и достал из кармана синие пилюли. Дружок-гольфист сказал, что нужно около часа, и посоветовал на первый раз много не принимать, для начала выяснить пороговую дозу. Чаз проглотил две таблетки и запил их водой из-под крана. В зеркале он увидел, что Тул нассал в унитаз с опущенным сиденьем и даже не удосужился смыть за собой.

– Вот свинья, – проворчал Чаз. Он обернул руку бумажной салфеткой и яростно нажал на рычаг.

«Что вообще этот идиот тут делал?» – задумался Чаз. Небось засорил туалет в гостевом санузле этой своей чертовой сальной шерстью.

Чаз в спешке принял душ, позвонил Рикке и попросил заехать.

– У меня для тебя сюрприз, – пообещал он.

– Я не в настроении.

– Да ну, приезжай.

– Я плохо себя чувствую, – отказалась Рикка. – Пораньше лягу спать.

Чаз Перроне неважно понимал женщин, но до него дошло, что Рикка расстроена.

– Поговорим, когда приедешь, – предложил он. – Я все исправлю.

– Я же сказала, Чаз. Я остаюсь дома.

– Не сегодня. Пожалуйста. Ради меня.

– Позвони на выходных.

– Погоди, Рикка, это из-за того, что случилось в обед? Все снова нормально, киска, я о том и говорю. Лучше и больше, чем раньше, обещаю…

– Ты меня совсем не слушаешь, – отрезала она. – Я напилась. У меня был отвратный день, так что спокойной ночи, Чаз.

И она бросила трубку. Чаз Перроне выругался и сгорбился на кровати. Ради Рикки он купил синие пилюли. Он хотел показать ей (ну, и себе, если честно), что трудности временны и легкопреодолимы.

А теперь у него в штанах зашевелилось, медленно и нарочито, словно развертывались кольца проснувшейся змеи. Предвкушая эрекцию, мать всех эрекций, Чаз с отчаянием смотрел в будущее, в котором ему не с кем ее разделить. Часы неумолимо приближали миг полной боевой готовности, но выбор партнера был прискорбно ограничен. В отличие от многих его друзей, у Чаза не было безотказных подружек, которых можно вызвонить в случае внезапной необходимости. Женщины, с которыми он спал, как правило, рвали с ним, как только его гнилое нутро выплывало на свет – обычно через два-три месяца после первого свидания. В результате имена в Чазовой записной книжке делились на две категории: бывшие подружки, которые ненавидят его, и текущие подружки, которые рано или поздно возненавидят его.

Поскольку сегодня Рикка неким мистическим образом вышла из строя, единственной заменой ей была слегка тронутая любительница нью-эйдж и рефлексологии, которая откликалась на имя Медея. Чаз познакомился с ней, играя в гольф в северном Бока, где она предлагала массаж возле сокового бара между девятой и десятой лункой. Чаз всего три раза спал с Медеей, и впечатления она оставила смешанные. Она была довольно алчная (и гибкая, как обезьяна-ревун), однако у нее обнаружилось несколько досадных привычек, в том числе склонность во время соития напевать себе под нос. Любимой ее мелодией был «Племенной сон» – Медея утверждала, что его втайне написал для нее какой-то Янни [38] . Еще она любила ритуально намазывать себя (и в результате Чаза) теплым маслом пачули, и мерзкая вонь приставала к коже намертво, как терпентин. Не меньше раздражала ее сорочья манера одеваться. Чаз вздрогнул, вспомнив ту ночь, когда ее сережки (которые могли бы служить дельтапланами) сначала запутались в растительности на его груди, а потом выдернули из нее изрядный пучок.

И, наконец, ее наркотическое пристрастие к рефлексологии, в которой Медея настойчиво практиковалась на Чазе после каждой сексуальной схватки, жестоко выкручивая ему руки, ноги и пальцы и грубо выворачивая шею. После каждой встречи с нею Чаз по несколько дней глотал болеутолители, как попкорн.

Вот какой была Медея. Она обрадовалась звонку Чаза по самые уши.

Когда она приехала к нему домой, Чаз ждал у двери с бутылкой вина и стояком мирового класса.

Воспоминания Джои о семье несколько выцвели от времени, но в душе она всегда лелеяла неизгладимый образ родителей – рука об руку, улыбаются. Именно так они выглядели на большинстве фотографий, которые она хранила, – неразлучная счастливая пара. Она помнила, что в доме вечно смеялись; особенно ее мать умела находить смешное в повседневности. Такая наблюдательность, наверное, была полезна для владелицы казино, фабрики человеческой глупости.

Теперь Джои представляла, как Хэнк и Лана Уилер смотрят на нее с небес и недоумевают, неужели их единственная дочь опять сгоряча напортачила. Что уж тут отрицать, положение презабавное – она лежит под кроватью, пока ее муж пытается назначить свиданку.

– У меня для тебя сюрприз, – сказал Чаз в телефонную трубку.

Несмытый унитаз, очевидно, не предупредил его о вторжении незваной гостьи. Джои смотрела, как его бледные, покрытые синими венами ноги расхаживают по ковру. Как легко было бы протянуть руку и вонзить нож в его пухлый безволосый палец.

– Да ну, приезжай, – приставал Чаз – этот тон его невидимая супруга отлично знала. – Поговорим, когда приедешь. Я все исправлю.

Джои изучала ногти у него на ногах в надежде, что под ними незаметно произрастает какая-нибудь экзотическая болотная гниль из Эверглейдс.

– Не сегодня. Пожалуйста, – настаивал Чаз. – Ради меня.